ГЛАВА 14. "Я брожу по автобанам, попадаю к наркоманам"
...И вот стою, как опущенный, (в воду, естественно), за воротами лагеря. Неужели теперь, когда я здесь, в Германии, все насмарку? Что же, и девушку свою, глазастую недотрогу, продал, как “дешевый фраер”, за здорово живешь?
Ну нее-е-ет! Шалишь!
На попутке, по укоренившейся уже традиции, добираюсь до городка, где иду разыскивать “социаламт”, может, там чем помогут?
Выбрав из редких прохожих женское лицо подобрее, на своем “арийском” обращаюсь с вопросом, так жгуче волнующим меня. Покорно кивая, она выслушивает мою тарабарщину, с тем, чтоб задать встречный вопрос:
- Что, русачок, не хотят за своего принимать? Причем говорит по-русски и без малейшего акцента. Удивленный, остолбеваю. Она продолжает: — “Многие здесь бегают, спрашивают, помощь ищут. Те, кому дают “от ворот поворот”. А в этом городке вообще чуть не каждый второй из России.
Дело кончается тем, что она не советует соваться в их “конторы”, все равно, мол, не помогут, а лучше возвращаться в Гамбург. Гораздо быстрее в большом городе что-нибудь можно найти, какой-нибудь выход. Затем добрая женщина, Катерина, дает телефон своего брата, пастора, куда можно будет позвонить в случае крайней нужды и сует в мой карман, опередив возможные возражения, сто дойчмарок. Мы прощаемся.
В “социаламт”, на всякий случай, я все же захожу, чтоб, попав на прием к чиновнику, получить наглядный урок немецкого.
Мне заявляют, что я поступил “нихт рихтих”, т. е. неправильно, что мне нужно возвращаться “цурюк”, т. е. назад, а когда я пожаловался на отсутствие “гельд”, т. е. денег и для убедительности показал билет, опрометчиво купленный для поездки сюда, мне рекомендуют “цурюк цуфусс”, т. е. возвращаться пешком, посеменив пальцами по гладкой поверхности стола, чтоб я точно понял, как это делается (а то я не знал).
Заранее предупрежденный о подобном исходе я, уже не очень расстроенный, покидаю городок. Снова выхожу на трассу, собираясь голосовать, ловить попутную “тачку” до Гамбурга.
Неподалеку высокий, тощий парень, весь в “джинсе” и коже, занимается аналогичным делом.
Постепенно, терпя неудачу, ввиду малочисленности попутных “тачек”, мы сближаемся, как территориально, так и духовно. В разговоре выясняется, что ему в мою сторону, но ближе, в Бремен.
— О! Бременские музыканты! Братья Гримм! — почтительно говорю я. Парень, видя мой интерес к этому городу, предлагает, поскольку уже наступают сумерки, вдвоем добираться до Бремена. Там он знает, где можно бесплатно “шляфен”, т. е. спать и так же бесплатно “эссен”, т. е. есть. А утром он поможет сесть на попутку до Гамбурга.
Парень не похож на бандита (как я их себе представляю), да и брать у меня, в общем-то, нечего. Я соглашаюсь. Мы решаем добираться до автобана, чтоб на ближайшей заправке договориться с попуткой.
* * *
Не тут-то было. Пройдя по автобану метров сто, мы были здесь же поставлены на место. Сзади, расцвечивая сгущающиеся сумерки суматохой сине-красно-желтых ламп и прожекторов, вопя во все клаксоны и сирены, к нам подкатил зеленый “форд” дорожной полиции.
После недолгих разборок, вернув, с сожалением, документы, нам порекомендовали, если уж очень нужна заправка, идти к ней вдоль автобана, но за обочиной. Ни по нему, ни по обочине — нельзя! “Дас ист нихт орднунг!” (это не есть порядок)!
И вот, пару часов, вспугивая ежеминутно зайцев и кроликов, коих там несметное количество, в наступившей темноте мы добирались, аки “руссишь партизанен”, до этой долбаной заправки.
Хорошо еще, что здесь, в Германии, нет в ходу старой, доброй, “совейской” традиции, сваливать все “ненужное”, особливо бетонные плиты и арматуру вдоль дорог. А то, едва бы мы добрались...
На заправке, без долгих “базаров”, нас с радостью приняли в кабину грузовика и мы, через час-полтора, оказались в Бремене.
Мой новый приятель, Клаус, привел меня на площадь, где стояла бронзовая, покрытая изумрудной патиной группа, изображающая всем известных и любимых Бременских музыкантов.
Пока я, подобно “спутниковским” туристам, ошалевал и щипал себя за все части тела, дабы убедиться, что не сплю и вижу их наяву, Клаус, присев на скамейку в уголке, обложился пузыречками, порошочками, что-то грел в ложечках, на трех зажигалках.
Теперь-то я догадался, что друг другу говорили полицаи, понимающе переглядываясь, когда листали его “ксивы”. Я об этом кое-что слышал раньше. Клаус, наркоман, живет в маленьком городке. Дабы он явно не засвечивался перед согражданами, власти дают возможность регулярно приезжать в большой город, где его не знают, и получать бесплатно свою пайку наркоты. Так общество регулирует потребность меньшей части населения в наркотиках, снимая с большей части добропорядочных граждан вероятность “наездов” и “прихватов” от наркоманов, когда их начинает “ломать”.
По большому счету, так уменьшают преступность.
Кстати, прохожие, как и время от времени проскакивающие на авто полицаи, на манипуляции Клауса, похоже, не обращали внимания. А я уж было, испугался, что его могут “прибрать” и я останусь один, в ночном, незнакомом Бремене.
Когда я вдоволь налюбовался ушастыми и хвостатыми друзьями, а Клаус облегченно вздохнул, “ширнувшись”, и заблестел глазами, мы уселись в красивый игрушечный трамвайчик, который, весело звеня, ровно, как по скатерке, потащил нас на окраину города. Там мы быстро нашли “приют для наркоманов”, сооруженный из контейнеров и я, с некоторой опаской, вошел в дверь, следом за Клаусом.
У входа, за столом с неким подобием картотеки, в окружении коробок с “лекарством” и шприцами, сидели парень с девушкой, добровольные сотрудники из “бывших”, которые, испив сию “горькую чашу до дна” и “завязав”, могли с достаточным состраданием и, что немаловажно, со знанием дела, помогать нынешним “заблудшим душам”. Когда я “въехал” в эту тему, то чуть не прослезился от умиления. Надо же, здесь о своих согражданах, действительно, заботятся, даже о ТАКИХ. Причем, всё, что начинают делать, доводят до конца и без лишней помпы. Доведись внедрять сей почин у нас, в России, думаю всё, что в коробках, сразу же, минуя приют, оказалось бы на “блатхатах” и в притонах, по атомным ценам, а шприцы, по доброй российской традиции, украсили бы собой витрины коммерческих ларьков.
Да и самому приюту бы, пожалуй, нашли “достойное” применение, превратив в офис очередного “Тибет-Маркета”, или просто растащив контейнеры по дачам. Вот такие грустные мысли посетили меня.
А пока, посмотрев мельком “ксивы” Клауса и вручив ему постельное белье и пайку наркоты со шприцем, берут мою “краснокожую паспортину”. Полистав слева направо, а потом наоборот, недоумевающе поднимают на меня глаза. В разговор вступает Клаус. В роли добровольного толмача, держа, как я понял, в уме свой интерес, он им “гонит дуру”, что, мол, я, советский наркоман, за это безобиднейшее из увлечений, “отмотал срок” в лагерях, в Сибири.
Слово “Сибирия” звучит здесь, как пароль. В Германии многие знают это сладкое слово. Сотни тысяч немцев, возвратись из русского плена, сохранили о необъятной заснеженной части России, где они валили лес, далеко не теплые воспоминания.
На меня смотрят сочувственно, готовые поверить любой ахинее, что может родить гораздый на выдумку мозг наркомана. Результатом является их участие в моей судьбе, выразившееся в выдаче постельного белья и... двойной пайки наркоты. (Клаус не зря трудился. Утром этот “спецпаек”, включая и шприцы, он примет у меня, как плату за хорошую наколку). Всего один вопрос задали мне заботливые хозяева. Не буен ли я, когда “торчу”?
— Найн! — успокоил их я и мою светлость поместили в палату для “тихих”, где, кроме меня, находилось уже трое, в сладкой расслабухе. Стены здесь, как и в коридоре, чем я был слегка покороблен, оказались забрызганы застарелой и свежей кровью, которая фонтанировала из вен, когда их, торопясь, протыкали во время “ломки” очередные клиенты.
Я, взобравшись на шконку, сунул рюкзак под голову, по привычке, оберегая "добро" в виде носков и трусов, накрылся одеялом с головой и заснул таким же сладким сном, как и соседи, под их лопотание и влажные звуки лопающихся на губах пузырей...
"Тихая палата" отошла ко сну...
назад
